Андреевское братство [= Право на смерть] - Василий Звягинцев

А я уже стоял на коленях за креслом Майкла и упирал ствол пистолета в его жирный бок.

— Никак, сволочь, не успокоишься? — прошипел я, приходя в настоящую ярость. — Прикажи всем, кто тут еще есть, выходить и бросать оружие… Или через пять секунд стреляю…

И, клянусь, в тот момент я не шутил. Почти наверняка выстрелил бы.

Панин, колотясь от озноба, подчинился, и еще два вооруженных типа появились из-за драпировок.

— Лицом к стене, руки за голову…

По моим подсчетам, оставался еще один, видимо, непосредственно охранявший Аллу. Если в доме не было других охранников, кроме прилетевших с ней.

— Ствол будет у тебя под ребром, пока сюда не приведут Аллу. Кончай думать об интересах фирмы. Подыхать придется лично тебе. Если твои идиоты считают иначе — тем хуже… И прикажи открыть ворота, там ждут мои ребята…

…Когда в холл вошли Андрей и Артур, я разжал сведенный на спуске палец. И первым делом решил взглянуть на валяющееся с раскинутыми руками тело. На его счастье, карбоновая кольчуга под пиджаком выдержала. Но полутонные удары пуль основательно вышибли из него дух. Только минут через десять он начал стонать и шевелиться.

— Пригласишь сюда кого-нибудь из главарей? — поинтересовался я, когда Алла уже была с нами, медленно приходя в себя после пережитых потрясений. Мне хотелось обнять ее, успокоить, но времени совсем не было.

Панин, убедившись, что ни стрелять, ни бить его я не собираюсь, отрицательно мотнул головой.

— Ну, твое дело. Сам будешь выкручиваться. Глядишь, еще тебя потом и обвинят… В сговоре со мной. А что? От тебя и этого ждать можно. Загадочная славянская душа, непредсказуемая и коварная…

Он внимательно следил за моими зигзагообразными перемещениями по комнате, видимо, пытаясь понять, как следует трактовать эти рассуждения. А я просто давал выход чувствам. И — вот что забавно — не испытывал больше к нему ненависти. Злость была, но несколько благодушная, вроде как на неразумного ребенка, сдуру натворившего бед, благополучно, впрочем, разрешившихся.

— Как, Алла, этот толстый придурок тебя не обижал?

Она мотнула головой.

— Нет. Я его и не видела ни разу с тех пор, как мы уехали. Со мной все время занимался тот молодой профессор…

— Гендерсон, — с готовностью подсказал Панин. — Его назначили исполнительным директором.

— А самый главный кто? — спросил я.

— Джильола, жена Абрамовитца… — ответил Панин. — Она все придумала, Джильола Ревелли, миллиардерша, все тут так или иначе у нее в руках…

Мне осталось только присвистнуть. А я, дурак, на старичка ставил. Что значит стереотипы! Психолог из меня…

— Ну бог с вами, разбирайтесь сами. Только передай очаровательной синьоре, что вот это как раз знаменитый Артур и есть. Если что — он с удовольствием нанесет ей визит. Как он любит — в самое неподходящее время. Почему и советую вести себя очень тихо. А теперь, значит, так. Мы сейчас поедем. Куда — наше дело, тебя прихватим с собой для вящей безопасности…

— Не надо, — Артур впервые вмешался в разговор. — Я здесь с ним побуду, а после вас догоню…

Наверное, так действительно будет лучше, вот только бедняге Панину лишние переживания. Шутка ли, наедине с настоящим зомби остаться, на уединенной вилле…

— Договорились. Теперь дальше. Вопрос о компенсации остается в силе. Хотя ставки снова меняются. Десять миллионов ты платишь мне сейчас, а уж потом с коллегами промеж собой разбросаете, на паритетных началах, в меру вклада каждого. Сам понимаешь, твое неконструктивное поведение непосредственно влияет на финансовую сторону…

Панин без звука полез в сейф.

— А кстати, где все наши записи?

— Не знаю. Гендерсон забрал. — Майкл достал из сейфа несколько кредитных карточек, вложил в компьютер. — Какой у тебя счет?

Я протянул ему свою визитную карточку на предъявителя.

— Ободрал ты меня как липу, — печально сказал Панин, глядя на дисплей.

— Ничего, зато у вас останутся все материалы. Даст бог — сумеете воспользоваться. Желаю успеха.

И тут меня позабавила Алла. Порозовевшая от коньяка, она подошла к Майклу, как-то очень проникновенно посмотрела ему в глаза.

— А это ведь великолепно подтверждает ваши слова. Насчет того, что если б Игорь был умнее, давно бы стал миллионером. Вот он и решил сделать вам приятное.

Я не сдержался и расхохотался совершенно беззлобно.

Да и сам Панин не сдержал улыбки. В общем, ему ничего не оставалось, кроме как радоваться. Отделался он удивительно для его положения легко… Небось не последнее отдал, а жизнь у него пока еще одна…

Глава 19

Казалось бы, теперь-то что мешало мне отвлечься от всего, что за эти дни случилось, перевернуть страницу и начать жить попроще, как большинство людей, достаточно разумных, чтобы наслаждаться настоящим, не горюя о несбывшемся и не заглядывая во все равно не представимое будущее?

Сбылась еще одна моя детская мечта — я иду путем старинных чайных клиперов на настоящем трехмачтовом паруснике. Вокруг «виноцветное море», пустынное, как в начале времен, под ногами плавно раскачивающаяся палуба, в воздухе витают пленительные запахи смолы и нагретого дерева, просоленных манильских канатов, кофе и пряностей. Последние, увы, не из трюмов, набитых колониальными товарами, а из приоткрытого камбузного люка, но так ли уж это важно?

Почти полный бакштаг выгибает тугие полотнища парусов, поскрипывают обтянутые ванты, и шкоты гудят едва слышно, в тональности контрабасных струн.

При внезапных порывах ветра точеные спицы штурвала упруго отдают в ладонь, но курс яхта держит великолепно, да и пятибалльный пассат настолько устойчив, что «Призрак» несется к зюйд-весту, словно по рельсам, свободно делая четырнадцать узлов.

В положенное время сдвоенные удары рынды отмечают, что еще полчаса прошло и недалек конец вахты.

Три прелестные женщины оживленно беседуют под кормовым тентом, и взгляд, отрываясь от картушки компаса, надолго задерживается на их загорелых телах.

И главное — все так и есть на самом деле. Несмотря на несколько нарочитую красивость этой сцены.

Когда, чуть слышно работая моторами, «Призрак» выбрал якоря и над его мачтами проплыли фермы моста Голден-Гейт, в борта плеснула первая океанская волна, а огни Сан-Франциско слились за кормой в мутное электрическое зарево, я ощутил не то чтобы облегчение, а истинную свободу. От страха, от ответственности за Аллу, от финансовых, если угодно, проблем.

Пока Андрей готовил яхту к выходу, я посетил несколько припортовых банков и сначала перевел полученные от Панина миллионы в абсолютно анонимные золотые сертификаты, а потом половину разменял на десять пятисоттысячных кредитных карточек на предъявителя.

Теперь при всем желании мой старый друг не сможет аннулировать сделку, а главное — выследить меня. В том, что первым же его побуждением будет именно это, я не сомневался ни на грош и знал, что с его возможностями такая операция займет буквально минуты. Хорошо, что Артур остался его докарауливать.

О цели нашего плавания мы не говорили. Да мне думать о будущем не слишком и хотелось. Куда бы мы ни проложили курс, до ближайшей земли как минимум две недели ходу. Достаточно времени, чтобы разобраться в своих намерениях и желаниях.

Ну а пока — все прелести хорошо организованного южного круиза. Оправдывающий свое название океан, приятная компания, трюмы, набитые провизией, что позволяет Ирине баловать нас кулинарными изысками всех веков и стран, рыбалка прямо с борта и купание, особо щекочущее нервы, потому что под ногами пятикилометровая глубина и легкий риск внезапного появления акул или барракуд. Затягивающиеся за полночь застолья при луне и долгие, неспешные беседы обо всем, что может прийти в голову не обремененным повседневными заботами людям.

Нет, тут я, конечно, слегка приукрашиваю действительность. Заботы были. Прежде всего меня беспокоило состояние Аллы. Стресс для нее, прожившей почти тридцать лет «на солнечной стороне жизни», не привыкшей даже и к любовным неудачам, оказался слишком силен. Трагедия на острове, и та потрясла ее меньше, чем произошедшее во Фриско. Предательство так ей поначалу понравившегося Панина, похищение, подземная тюрьма, страх смерти, попытка изнасилования, встреча с подругой-покойницей — многовато за три дня для привыкшей лишь к победам и всеобщему поклонению женщины. Вот она и сломалась. Смотреть на нее было тяжело, и здесь не мог помочь даже волшебный новиковский браслет, поскольку психические травмы он лечить не умел. Надежда у меня была лишь на Ирину, на ее ласковую и деликатную психотерапию. Ну и на время тоже.

Однажды утром, когда только-только рассвело, мы с Андреем оказались на палубе вдвоем. Я просто любовался вечной прелестью всплывающего из-за горизонта солнца, а Новиков работал над собой. Как следует размявшись с гирями и штангой, он в заключение поднялся на руках по вантам до грота-салинга и, выбрав подходящий момент, нырнул с сорокаметровой высоты в зеркальную штилевую воду. Вот уж на это духа у меня бы не хватило.